Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса II
Ответил: «Конечно, приснился. Но это был вещий сон».
И выбросил из головы все мысли, кроме одной: «Скорее бы уже пять».
Когда увидел Бету, пришедшую заранее и уже занявшую вчерашний столик в кафе – растрепанную, загорелую, в светло-сером льняном сарафане – понял, как сильно хочется рассказать ей все. Вот прямо сейчас, не откладывая до конца августа, который так далек, как в детстве была далека смерть – в него почти невозможно поверить.
Тем более не надо откладывать.
Подумал: «В конце концов, нынешний я – это то, что со мной здесь происходит. Не рассказать этого – значит, соврать вообще во всем. И тогда Бета, вместо того, чтобы быть со мной, станет проводить дни с кем-то другим, наскоро выдуманным, кое-как слепленным из моих смутных представлений о том, какими обычно бывают люди. Заранее ненавижу мерзавца.
Это оказалось решающим аргументом. Всегда был ревнив, ничего не поделаешь.
Сел рядом. Сказал:
– Ну наконец-то.
Сказал:
– Больше всего на свете хочу тебя обнять. Но это может закончиться крайне неприличной сценой в общественном месте.
Сказал:
– Ужасно скучал по тебе.
– Всю долгую-долгую ночь?
– И долгий-долгий день. И еще девяносто восемь таких же долгих летних дней.
– Но почему именно девяносто восемь?
– Потому что ровно столько их и было. Я считал. Это не метафора. Не поэтическое преувеличение. А сухая констатация факта. Я подумал, надо сразу тебе рассказать, как много дней прошло для меня между тридцатым и тридцать первым июля. Ты, конечно, решишь, что я псих. И, скорее всего, сбежишь от меня на край света, прихватив лишь смену белья и кошку. И все что я смогу сделать – постараться тебя догнать.
– Что псих – это еще вчера стало понятно, – безмятежно отозвалась Бета. – Но я, как видишь, все равно не сбежала. Я вообще храбрая. И довольно глупая, как все храбрецы.
Ответил совершенно серьезно:
– Храбрая и глупая – это очень хорошо. Именно то, что требуется.
А потом рассказал ей все.
Как приехал в этот город наугад, ткнув пальцем в карту – умирать. Вернее, попробовать пожить напоследок как-нибудь так, чтобы умирать не было страшно. Как снял квартиру на улице Палангос и в первый же вечер чуть не расплакался от жалости к себе, покупая дурацкую посуду. Как лег спать первого сентября и проснулся четырнадцатого июля. И что было потом. И все свои попытки объяснить происходящее тоже изложил, включая самые дикие. Чего стесняться. Пусть знает, с кем связалась.
– В твоей истории куча неувязок, – сказала Бета. – И, честно говоря, это пугает меня больше всего. Потому что если бы ты все это выдумал, чтобы поразить мое воображение, ты бы как-нибудь свел концы с концами. Хоть некоторые. Именно из-за неувязок твой безумный рассказ становится похож на правду. Слишком многого ты сам не понимаешь. В жизни обычно так и бывает. А бред более логичен. Выдумки – тем более.
– Ну вот. А говорила, что глупая.
– Конечно, глупая. Сижу тут с тобой, никуда не убегаю, на помощь не зову и уже почти готова поверить в самую нелепую чушь, какую когда-либо слышала. Дура и есть. Всегда такая была и очень старалась не поумнеть. Как знала, что рано или поздно мне пригодится вся моя глупость разом.
Только и сказал:
– Ты потрясающая.
– Я-то потрясающая, не вопрос. Да и ты тоже. Это понятно. А непонятно вот что: с какой целью ты мне все это рассказал?
– Потому что…
– Стоп. Не «почему», а именно «с какой целью». Зачем? Что я должна сделать, выслушав твою историю? Как поступить? Какое решение принять?
– И все таки мой ответ – «потому что». Рассказал, потому что не смог промолчать. Не было никакой дополнительной цели. И стратегического плана тоже не было. Девяносто восемь дней думал, как нам с тобой жить дальше. И ничего не придумал. Разве что… – Что?
Набрал в легкие побольше воздуха – для храбрости. Предвечерний июльский воздух в этом смысле ничуть не хуже рюмки водки.
Сказал:
– Я бы, пожалуй, проверил, что будет, если ты согласишься переночевать со мной в этой квартире на Палангос. Мне почему-то кажется, все дело именно в ней. Хотя, конечно, никаких доказательств. Только смутное ощущение.
– Должна сказать, что столь хитроумным способом меня еще кавалеры в гости не зазывали, – улыбнулась Бета.
– Куда им, твоим кавалерам.
И рассмеялись – в точности как вчера, практически на ровном месте, воспользовавшись первым попавшимся поводом, потому что смеяться вместе – это огромное удовольствие, грех такое упускать.
…Когда успокоились, сказал:
– Мне, конечно, очень страшно тебя туда звать. Потому что я же не знаю, что потом будет. И здорово опасаюсь, что наваждение рассеется. И мы проснемся первого августа. А потом второго, третьего, и так далее, как все вокруг. И быстренько доживем до первого сентября – в этот день я там поселился. Вот, кстати, интересно, я снова приду туда с риелтором? До сих пор ни одного двойника не встретил, а уж как искал. Впрочем, двойник – это как раз ладно бы. Наверняка с ним можно поладить. И зажить дружной коммуной на радость всем адептам прикладной темпорологии. Что меня по-настоящему пугает – я же могу проснуться второго сентября, причем совершенно один, потому что знакомство с тобой мне примерещилось… Впрочем, есть и более оптимистические версии развития событий.
– Например?
– Может быть, ты застрянешь в этом лете вместе со мной?
– Думаешь, такое возможно?
– Конечно, нет. Но все, что происходит со мной в последнее время, невозможно. Каждая секунда моей жизни – невозможна. Так что вопрос лишь в том, какое именно невозможное решит с нами случиться. Пока не попробуешь, не узнаешь.
– Господи, какой все-таки бред, – вздохнула Бета. – И ведь зачем-то я тебя слушаю. Более того, я и в гости к тебе пойду. И ночевать останусь. И обниму тебя крепко-крепко, чтобы не смел никуда исчезать без меня. Ни в какое дурацкое второе сентября. Ты что! Даже думать об этом не желаю.
– Ты серьезно?
– Совершенно серьезно. Только знаешь что? Я должна взять с собой Бите. Потому что, с одной стороны, я тебе, конечно, не верю. Мне приятно думать, что все это – такой специальный сложносочиненный розыгрыш. Психологический тест из серии: «Достаточно ли влюбленная вы дура?» Может, ты вообще проводишь какой-нибудь дурацкий эксперимент. И черт с тобой, проводи, я не против. Но если вдруг ты все-таки говоришь что-то вроде правды, тогда… Ну, в принципе ничего страшного, именно сейчас я вполне могу позволить себе исчезнуть. Перевод сдала, мама умерла два года назад, а все остальные распрекрасно без меня обойдутся.
А вот кошку надо кормить, что бы ни случилось.
Сказал:
– Ты абсолютно права. Кошку надо кормить. Конечно, мы возьмем Бите. Я даже могу понести ее лоток.
– Вот именно эти слова, – вздохнула Бета, – я мечтала услышать от мужчины всю жизнь. Ты – мой герой.
Сам не заметил, когда перестал бояться, что все пойдет как-нибудь не так. Но факт – перестал. Видимо, еще по дороге, пока шли пешком от Ужуписа до улицы Палангос, через весь Старый Город. Потому что, вставляя ключ в замочную скважину, был храбр, как никогда прежде.
Это было такое счастье – ничего не бояться.
И когда поутру они проснулись – все трое одновременно – не потянулся за телефоном, чтобы посмотреть дату. Главное, что Бета рядом, никуда не исчезла, и серая кошка по имени Бите сидит на подоконнике, значит, остальное уладится как-нибудь само.
Но телефон сразу цапнула Бета.
– Ты не менял настройки? – строго спросила она. – Правда, что ли, десятое июня? То есть, вообще все – правда? И ты – правда? И я?
Пожал плечами.
– Вот уж не знаю, правда ли мы с тобой. А что касается даты, можем выйти за свежей газетой. Тем более, никакой еды в доме все равно нет. Кроме кошачьей.
– Десятое июня, – повторила Бета. – Ну ничего себе. Десятое июня! Влипла я, получается, в твое вечное лето. И это что, навсегда?
– Не знаю. Но очень надеюсь, что так. Хотя, конечно, опасаюсь, что ты со мной заскучаешь.
– Ничего, – отмахнулась Бета. – Если заскучаю, схожу в кино, и все как рукой снимет. В любом случае это случится еще очень-очень нескоро. Например, позавчера.
Переулок Пасажо (Pasažo skg.)
Черный ветер
– Черный Ветер. Приближается Черный Ветер.
Очень ее боялась.
С виду совершенно обычная старушка. Вовсе не отталкивающая. Напротив, красивая. Из тех, кто с возрастом истаивает до прозрачности, щиколотки и запястья у них становятся тонкими как у детей, морщинистая кожа нежна как мятый маковый лепесток, а темно-карие когда-то глаза выцветают до янтарной желтизны. Юта и сама не отказалась бы постареть именно так, но знала, что ей не светит – другой тип, увы. Мясистое лицо, крупные черты, широкая кость, кровеносные сосуды слишком близко к поверхности кожи – пока все это не мешает казаться условно привлекательной, но с возрастом придется превратиться в печального краснорожего бульдога, и лучше свыкаться с такой перспективой заранее, не пестуя иллюзий.
